Цитаты Сальвадор Дали
Афоризмы, высказывания и мысли.

Через века мы с Леонардо да Винчи протягиваем друг другу руки.

Если все время думать: «Я — гений», в конце концов станешь гением.

Не старайся идти в ногу со временем, от времени никуда не денешься. Все мы — что бы ни вытворяли — поневоле современны.

Думаю, что сейчас у нас средневековье, но когда-нибудь настанет Возрождение.

Дон Кихот был сумасшедший идеалист. Я тоже безумец, но при том каталонец, и моё безумие не без коммерческой жилки.

Неправда, что поведение Дали ненормально. Оно — антинормально.

Коммунизм неуклонно деградирует. Судите сами: Маркс был необыкновенно волосат, Ленин носил бороду и усы, Сталин только усы, а у Хрущева и того не было.

Люди так не волновались бы, если бы я был посредственным художником. Всех великих художников подделывали.

Спасибо моим врагам. Если бы не они, я бы не стал тем, кем я стал.

Ошибка — от Бога. Поэтому не старайтесь исправить ошибку. Напротив, попробуйте понять её, проникнуться её смыслом, притерпеться к ней. И наступит освобождение.

Глядите! Родился Сальвадор Дали. Стих ветер, небо ясно. Средиземное небо спокойно, и на его гладкой поверхности радугой сверкают семь лучей солнца, как на рыбьей чешуе. Это донельзя символично.

Не будь у меня врагов, я не стал бы тем, кем стал. Но, слава богу, врагов хватало.

Я извращенец — вуайерист. Но для художника это совершенно нормально.

С годами я хорошею.

Усы мои всё растут — как и сила моего воображения.

Я столько умею, что не могу допустить даже мысли о собственной смерти. Это было бы слишком нелепо. Нельзя разбазаривать богатство.

Я анатомирую случай.

Подчинись тому, чему не обязан подчиниться.

Для художника каждое прикосновение кисти к холсту — целая жизненная драма.

Художник думает рисунком.

Великие гении всегда производят на свет посредственных детей, и я не хочу быть подтверждением этого правила. Я хочу оставить в наследство лишь самого себя.

Пейзаж — это состояние души.

Мои усы радостны и полны оптимизма. Они сродни усам Веласкеса, и являют собой полную противоположность усам Ницше.

Великие психологи и те не могли понять, где кончается гениальность и начинается безумие.

Я — декадент. В искусстве я нечто вроде сыра камамбер: чуть переберёшь, и всё.

Когда все гении перемрут, я останусь в гордом одиночестве.

Свобода — вроде шпината — что-то вялое, без костей.

Известно ли вам, что успех любой религии коренится в её таинствах? Если всё объяснить научно, тайна исчезнет...

Люблю журналистов! Они также способствуют кретинизации населения. И прекрасно с этим справляются.

Я никогда не встречал женщины одновременно красивой и элегантной — это взаимоисключающие характеристики.

Отец выгнал меня из дому. Тогда — то я и ощутил у себя на голове яблоко. История Вильгельма Телля повторяется.

Я не сюрреалист, я — сюрреализм.

Каков я на самом деле, знают считанные единицы.

Я — высшее воплощение сюрреализма — следую традиции испанских мистиков.

Абстракционистов нынче прямо не счесть.

Если в стране нет по меньшей мере пятидесяти сортов сыра и хорошего вина, значит, страна дошла до ручки.

Я всегда говорил, что мёд слаще крови. А не наоборот.

Простейший способ освободиться от власти золота — это иметь его в избытке.

Не старайтесь прикрыть нарочито небрежной живописью свою посредственность — она обнаружит себя в первом же мазке.

Политика, как рак, разъедает поэзию.

Вы пренебрегаете анатомией, рисунком, перспективой, всей математикой живописи и колористикой, так позвольте вам напомнить, что это скорее признаки лени, а не гениальности.

У меня был девиз: главное — пусть о Дали говорят. На худой конец, пусть говорят хорошо.

Бежать впереди Истории гораздо интереснее, чем описывать её.

Ну выйдет человечество в космос — и что? На что ему космос, когда не дано вечности?

Разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший.

Жизнь сурова, но зато её озаряет свет вечности.

Стоит заговорить со мной о Французской революции, как я делаюсь болен.

Для начала научитесь рисовать и писать как старые мастера, а уж потом действуйте по своему усмотрению — и вас будут уважать.

Возьмите французов — из-за хорошего вкуса они совершенно разленились.

Анархия при монархии — вот наилучшее государственное устройство. Монарх должен быть гарантом анархии.

Трудно привлечь к себе внимание даже ненадолго. А я предавался этому занятию всякий день и час.

Художник не тот, кто вдохновляется, а тот, кто вдохновляет.

Я всегда видел то, чего другие не видели; а того, что видели другие, я не видел.

Механизм изначально был моим личным врагом, а что до часов, то они были обречены растечься или вовсе не существовать.

Смерть завораживает меня вечностью.

Особенность моей гениальности состоит в том, что она проистекает от ума. Именно от ума.

Меня совершенно не трогает, что пишут критики. Я-то знаю, что в глубине души они любят мои работы, но признаться боятся.

Несчастны нищие духом, ибо благие порывы связывают их по рукам и ногам.

Я понятия не имею, беден я или богат. Всем распоряжается жена. А для меня деньги — мистика.

Всю жизнь моей навязчивой идеей была боль, которую я писал бессчетно.

Не бойтесь совершенства. Вам его не достичь.

По мне богатеть не унизительно, унизительно умереть под забором.

Детство тянется к насекомым. Они любопытны, они порождают в душе тягу к насилию над собой и природой. А это уже — стимул к творчеству.

Гала — единственная моя муза, мой гений и моя жизнь, без Галы я никто.

Я относительно умён. Весьма относительно.

Разница между сюрреалистами и мной заключается в том, что сюрреалист — это я.

Будучи посредственностью, незачем лезть из кожи вон, доказывая, что ты посредственность. Это и так заметно.

Искусство низачем не нужно. Меня же притягивают бесполезные вещи. И чем никчёмнее, тем сильнее.

Только идиоты полагают, что я следую советам, которые даю другим. С какой стати? Я ведь совершенно не похож на других.

Страдая, я развлекаюсь. Это мой давний обычай.

Я христианин и католик, но чтобы быть художником, ни того, ни другого не требуется.

Более всего на свете я презираю Родена, который изваял этого Мыслителя. В такой позе не то что мыслить, даже гадить неудобно.

Трудно агитировать короля за монархию.

Обычно думают, что дурной вкус не может породить ничего стоящего. Напрасно.

Я не ищу, я — нахожу.

Без Веласкеса не было бы французского импрессионизма, без Пикассо и Гриса не кубизма, без Миро и Дали нет ни сюрреализма, ни всего, что из него проистекло.

Живопись и Дали не одно и то же, я как художник не переоцениваю себя. Просто другие так плохи, что я оказался лучше.

Дали — наркотик, без которого уже нельзя обходиться.

Я монархист — и причиной тому Веласкес, а также корона, символ четырех наиглавнейших добродетелей: честности, справедливости, силы и великодушия.

Люблю инквизицию! Все великое делается наперекор и, следовательно, благодаря несвободе. Свобода — если определять ее как эстетическую категорию — есть воплощение бесформенности, это сама аморфность.

Пикассо говорил мне: «Искусство — дитя сиротства и тоски. Другие пишут свою жизнь, я пишу картины».

Почему у вас часы растекаются? — спрашивают меня. — Но суть не в том, что они растекаются! Суть в том, что мои часы показывают точное время.

Когда меня спрашивают, какая разница между полотном Веласкеса и хорошей фотографией, я отвечаю: семь миллионов долларов.

Как-то меня спросили о моде. — Мода это то, что способно выйти из моды.

Сюрреализм — не партия, не ярлык, а единственное в своём роде состояние духа, не скованное ни лозунгами, ни моралью.

Я не коммунист, но не имею ничего против коммунизма. Я уважаю любые убеждения и прежде всего те, которые несовместимы с моими.

Я — последний отголосок античности — стою на самой грани.

Моя живопись — это жизнь и пища, плоть и кровь. Не ищите в ней ни ума, ни чувства.

Форма усов исторически обусловлена. У Гитлера не могло быть никаких других усов — только эта свастика под носом.

От Веласкеса я узнал о свете, лучах, бликах и зеркалах куда больше, чем мог бы узнать из сотен увесистых научных книг. Его полотна — это золотая россыпь точных, выверенных решений.

Тот, кто не хочет подражать никому, ничего не производит.

Врагов я забрасываю цветами — в гробу.

Я до неприличия люблю жизнь.

Человека надо принимать как он есть: вместе со всем его дерьмом, вместе со смертью.

Раз я не обладаю той или иной добродетелью, мне причитается компенсация.

В своё время я сказал сюрреалистам: "Если вы действительно сюрреалисты, если вы такие романтики, — любите этот нынешний немецкий романтизм, этот всплеск подсознания! Любите Гитлера! Он — само безумие, сосуд, изливающий бред!

Когда меня спрашивают «что нового», я отвечаю «Веласкес! И ныне и присно».

Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Бесплоден именно хороший вкус — для художника нет ничего вреднее хорошего вкуса.

Я высокомерен и многообразно порочен. Я — пособник анархии. Если уж я беру, то всегда перебираю. Всё у меня переменчиво и всё неизменно.

Увидел — и запало в душу, и через кисть пролилось на холст. Это живопись. И то же самое — любовь.

С эстетической точки зрения совершенно неприемлемо мнение, что с рождением далинизма во Вселенной ровным счетом не произошло чего-либо важного. Ещё как! А сам далинизм не является ли тем единственным светлым пятном на теле зловонного мира, ради которого на некоторое время оттягивается наступление Армагеддона?

Рядом с историей политика — не более, чем анекдот.

Я совершенно нормален. А ненормален тот, кто не понимает моей живописи, тот, кто не любит Веласкеса, тот, кому не интересно, который час на моих растекшихся циферблатах — они ведь показывают точное время.

Сюрреализм — полная свобода человеческого существа и право его грезить.

Обожаю умных врагов.

Искусством я выправляю себя и заражаю нормальных людей.

Я — живое воплощение поднадзорного бреда. Это я сам держу его под надзором. Я брежу, следовательно, я существую. И более того: я существую, потому что брежу.

Комар, ранним утром впивающийся вам в ляжку, может послужить молнией, которая озарит в вашем черепе неизведанные ещё горизонты.

Пока все разглядывают мои усы, я, укрывшись за ними, делаю своё дело.

Ещё в раннем детстве я приобрел порочную привычку считать себя не таким, как все, и вести себя иначе, чем прочие смертные. Как оказалось, это золотая жила!

Сам я, когда пишу, не понимаю, какой смысл заключен в моей картине. Не подумайте, однако, что она лишена смысла! Просто он так глубок, так сложен, ненарочит и прихотлив, что ускользает от обычного логического восприятия.

Миру придется немного потесниться, и ещё вопрос, вместит ли он гения!

Я благодарен судьбе за две вещи: за то, что я испанец и за то, что я — Сальвадор Дали.

Чувство банально по своей природе. Это низший природный элемент, пошлый атрибут обыденности. Когда меня обуревают чувства, я превращаюсь в форменного идиота.

Я никогда не мог разрешить роковой вопрос: где у меня кончается притворство и начинается искренность.

Что касается живописи, цель у меня одна: как можно точнее запечатлеть конкретные образы Иррационального.

Со всей ответственностью заявляю: я никогда не шутил, не шучу, и шутить не собираюсь.

Живопись — это сделанная рукой цветная фотография всех возможных, сверхизысканных, необычных, сверхэстетических образцов конкретной иррациональности.

Я не принимаю наркотики, Я и есть наркотик.

Согласно закону возмещения, постулату о неустойчивости равновесия и принципу разнородности недостаток чего-либо даёт в конечном итоге новую систему отношений.

Произведение искусства не пробуждает во мне никаких чувств. Глядя на шедевр, я прихожу в экстаз от того, чему могу научиться. Мне и в голову не приходит растекаться в умилении.

Дуракам угодно, чтобы я следовал тем советам, которые даю другим. Но это невозможно, ведь я же совсем другой.

Меня зовут Сальвадором — Спасителем — в знак того, что во времена угрожающей техники и процветания посредственности, которые нам выпала честь претерпевать, я призван спасти искусство от пустоты.

Искусство — ужаснейшая болезнь, но жить без неё пока нельзя.

Какую бы чушь ты не нес, в ней всегда есть крупица правды. Горькой правды.

Безумие для меня весьма питательно, а произрастает оно из шутовства.

Думаю, мне ничем не легче было родиться, чем Творцу — создать Вселенную. По крайней мере, он потом отдыхал, а на меня обрушились все краски мира.

Герой, если он настоящий герой, всегда сам по себе. Одно дело герой, другое — слуга.

Первый сравнивший щеки молодой девушки с розой, наверняка, был поэтом, первый повторивший это, вероятно, был идиотом.

Цитаты Сальвадор Дали на folk-tale.ru

Читайте также по теме :